Россия – Грузия после империи - Коллектив авторов
Грузия как аисторическая идиллия
Грузия Пакосинской, известной своим подкупающим смехом и любовью к южной стране, а особенно к двум грузинам, изображается в том же ключе. О своих чувствах на эту тему она говорит в книге «Georgialiki» [Георгиалики] (Pakosińska, 2012). Они являются примером крайне субъективных записок путешественника, в центре повествования которых находятся личные переживания автора, а также прием «self-fashioning» (жизнестроительства, конструирования идентичности) (Greenblatt, 1980).
Уже предыстория этого повествования была инсценирована в средствах массовой информации: в одном из телеинтервью восьмилетней давности Пакосинская призналась в своей юношеской любви к сверстнику из Грузии. К сожалению, их отношения были прерваны в 1990-х гг. Двадцать лет спустя артистка решила найти свою бывшую любовь – любовь, которая стала возможной только благодаря социалистическому братству народов во главе СССР (влюбленные танцевали в группах народного танца) и которую разрушила имперская Россия (юноша ушел солдатом на фронт). В конце концов Пакосинская нашла своего бывшего возлюбленного. Мамука живет в деревне, у него есть жена и сын, но после военных событий он страдает алкоголизмом и депрессиями. Их встреча в 2007 г. стала темой репортажа Анны Дзевит-Меллер «Znajdę cię!» [Я найду тебя!] (Dziewit-Meller, Meller, 2011, 315–332). Как и ожидалось, встреча превратилась в «телефонную дружбу» между Катаржиной и Мамукой. Больше они не виделись; выражаясь словами Владимира Маяковского: «Любовная лодка разбилась о быт…» Слишком много всего произошло.
Возвращение в прошлое не было особо удачным, но появилось что-то новое – наподобие улучшенной версии прошлого. Появилась другая любовь – та, о которой польские читатели смогли узнать из бульварной прессы и из книги «Георгиалики». Артистка, влюбленная в грузинского режиссера, описала Грузию как страну идеальную для гурманов, езды верхом и пикников на природе. Особенно четко это видение было представлено в документальном сериале «Tańcząca z Gruzją» [Танцующая с Грузией] (название отсылает к известному фильму с Кевином Костнером)[106].
Для Пакосинской Грузия – это панацея от всех бед западной цивилизации, обретение потерянного «я», природа в ее первозданном виде. Там время остановилось. Ведь название книги восходит к античным идиллиям и пасторалям («Буколикам» и «Георгикам» Вергилия), а автор прославляет Грузию как современный рай и на уровне текста, и на визуальном уровне, соответствующим образом описывая события. Символическое значение придается в этой связи первой фотографии, которая изображает Пакосинскую, сидящую на белой лошади на фоне поляны с цветами. У Кевина Костнера в фильме были волки, у Пакосинской – лошади. Многочисленные фотографии показывают неухоженные пейзажи, а также народную культуру. Главную роль при этом играет сама кабаретистка: на фотографиях она изображена в процессе приготовления теста в национальном головном уборе, вместе с грузинами, одетыми в национальные костюмы.
Как традиционные тосты, так и ее собственные фразы должны донести до читателя особенности грузинской культуры (верная дружба, если любовь – так «слепая и безумная», а у мужчин, как подобает грузинам, «голубиная душа» и «медвежий облик»), что им, собственно, и удается. И там, и там используются консервативные гендерные схемы поведения, в которых мужчины представлены как чувствительные и одновременно сильные завоеватели, так что на этом уровне обнаруживается возвращение в прошлое. Название одной из глав звучит так: «О том, что объединяет дождь и женщину, скучающую по мужчине, и о том, как долго растет трава в Грузии». Иногда Пакосинская объясняет трудности в сфере инфраструктуры и пишет о Тушети с юмором и в рифму (в стихах): «…Срочное заявление на установление правил, регулирующих возможность существования без мыла». Себя саму она называет «грузинским подвидом человека играющего» (homo ludens georgicus)…
Схожая перспектива частично берет начало в польских текстах XIX в. Существуют параллели между Пакосинской с ее восторгом кавказской природой и письмами сосланных XIX в. Подтверждением этому служит весьма содержательная поэма Владислава Стрельницкого «Kaz-beg (dumanie wieczorne)» [Каз-бек (вечерние размышления)] (1842):
Ты видел немало!.. Как у твоих ног
Многие века вырастали…
И прошло. – Как великие этой земли
Были и исчезли…[107]
Вопреки схожим моментам наблюдаются и принципиальные различия, самое важное – тон описания природы. Вместо пафоса Стрельницкого, у Пакосинской доминируют шутки и радость. К тому же не природа, а сама писательница стоит в центре текста.
Когда я говорила о смешении дискурсов, журналистского и общественного, я не упомянула один важный аспект: переплетение вплоть до плагиата. Это явление можно показать на примере Катаржины Пакосинской. Два блогера, издатели сервис-портала «Лица Грузии», обвинили ее в том, что она включила в свою книгу «Георгиалики» фрагменты из их описаний, доступных в Интернете, и эти обвинения оказались небезосновательными (Baliszewski, 2013; Gąsior, 2014). Дискурс-анализ показывает взаимодействия различных групп, пишущих о Грузии: польские знаменитости ищут источники вдохновения в текстах «среднестатистических» туристов.
Грузия как точка пересечения культур и влияний
Самые осмысленные/продуманные размышления о Грузии можно обнаружить у Войцеха Горецкого, Войцеха Ягельского и Марсина Савицкого. Эти три репортера постоянно подчеркивают сложности и неоднозначность в истории и современности Грузии. Они не останавливаются на упоминаниях сверхпереживаний и описаниях страстей. Они пытаются объяснить актуальную проблематику особенностями исторического развития, поясняют определенный вид поведения нации и способы ее мышления. Это видение включает в себя и наблюдения над Грузией сквозь призму соседей. Когда речь заходит о Кавказе, то нужно учитывать, что имеются в виду Армения, Азербайджан, Абхазия и Южная Осетия (см.: Górecki, 2002; Jagielski, 2004; Meller, 2013b; Sawicki, 2014). В отличие от первых трех метафор здесь самое важное место занимает не Грузия. Здесь нет иерархии культур.
Такую трактовку ввел Рышард Капущинский: он рассматривал специфику народов Кавказа в связи с этническим разнообразием коммунистического государства (Kapuściński, 1974 [1968], 5–66). Это смешение генеалогических древ, трудности при определении гражданства. К русским на Кавказе он относился двойственно – отчасти как к колонизаторам. Кроме того, он подчеркивает «восточные черты» Грузии: иррациональность, непредсказуемость, перепады настроений. В целом это «иное» – восточное мышление, но одновременно и дающее чувство свободы и человечности, большей, чем на Западе. Итак, здесь мы имеем дело с «восточным» менталитетом, как еще со времен барокко его представляют себе западноевропейцы:
Люди, которые здесь живут, отличаются… удивительным и непонятным колебанием эмоций… внезапными изменениями настроения. В общем, они доброжелательные, гостеприимные… И вдруг…хватаются за кинжал и саблю… и не успокоятся, пока не увидят кровь (Kapuściński, 2008, 106).
Ягельский прибавляет:
Их мечты, мысли, даже эмоции могли быть исключительно большими, стрельчатыми, как горы, среди которых они жили ‹…› Разрывались, бросались друг на друга с криком… плакали, любили, ненавидели, почитали, ругались ‹…› Могли жить только в крайностях. Даже свои озера называли морями (Jagielski, 2013 [1994], 21).
Это иное мышление имеет также и позитивные стороны, поскольку Грузия предлагает, несмотря на военные междоусобицы, чувство безопасности и радости жизни, учит почитанию семьи, дружбы и традиционных ритуалов. Современные путешественники по Грузии, в том числе и журналисты, пользуются в своих повествованиях о ней все еще старыми стереотипными описаниями.
В замечательном репортаже «Toast za przodków» [Тост за предков] (2010) Горецкий выводит следы кавказской культурной гибридности на первый план. Польский журналист цитирует Александра Русецкого, который напоминает, с одной стороны, о восточных, а с другой стороны – о западных (европейских) чертах кавказских культур, особенно Грузии:
Наши народы (находятся) в ситуации человека, у которого в шкафу несколько костюмов… Один из костюмов… – это южная европейскость, но существуют и другие: кому-то могут быть ближе азиатские ценности. И хорошо (Górecki, 2010, 196).
Лейтмотивом текстов Горецкого, Ягельского и Савицкого являются, по моему мнению, слова из романа
